[indent] его детская комната — тесные несколько футов, химический запах продранного поролона сидения из дешевой выцветшей кожи, бензин, вливаемый с материнским молоком, а, может, и вместо. после вьетнамских походов отец перебирается за призрачной мечтой в штаты, оказываясь на еще большем дне, чем в германии, — у руля дальнобойного трака. вдавливая крепким телом себя все глубже и глубже в болото жизни, пустившейся под откос, вернер проезжает последнюю остановку, конечную, перед тем самым поворотом прямиком в обрыв. но нет — употребляющая неприятности вместо пищи сэм ждет его, раскрыв объятия, словно больше некому отплатить за грехи. они встречаются в канзасе, там же рождается киран, случайное и обязанное жизнью молитвам неудачницы-матери дитя. сколько раз сэм падает на гравий обочины, прижимая кира к себе, чтобы тот, на зло желаниям разъяренного и не умеющего терпеть младенческие крики отца, не сломал шею. оставаясь в попутных грязных мотелях на ночлег, если повезет — на пару недель, они живут, как образцовая семья; вернера всегда так заботит то, что о нем подумают окружающие, которых он больше никогда не увидит. но потом — снова эти бесконечные поля пшеницы, мили трасс, оглушающие децибелы отцовского голоса.
[indent] киран нервный, без умолку плачущий мальчик. его единственные игрушки — это плюшевый бурый медведь и использованный освежитель с еще чувствующимся, если потереть, запахом кока колы в виде пинап морячки. повзрослевшего, его мучает вопрос, почему при всем этом вернер не оставляет их в захолустном городке и не теряется на линии горизонта [лучше бы оставил, лучше бы потерялся]; сэм говорит, что папа их любит, просто не умеет проявлять то, что на сердце. какое-то время за кираном пристально следят социальные работники, вынуждая родителей обеспечивать мальчику доступ к образованию, но из-за бумажной волокиты и переезда из штата в штат все ограничивается бестолковыми разговорами с копами на границах.
[indent] на барабане выпадает сектор «приз» лишь тогда, когда киру исполняется девять: у вернера появляется возможность осесть в пригороде лос-анджелеса, заниматься авторемонтом с его другом [так странно, что он умеет дружить]. они живут на втором этаже мастерской под аккомпанемент брякающего железа и отборные маты щетинистых мужиков в синих рабочих костюмах. на заднем сидении дальнобойной машины от скуки киран читает бессметное количество детских книг, поэтому в новой школе скорочтение — единственное, за что его не высмеивают, а после не окунают головой в унитаз. на фоне родительских скандалов кир вытирает слезы и сопли, неконтролируемо текущие из-за обиды, и пытается понять в домашних заданиях по арифметике хоть что-то. отцу проще сказать, что его отпрыск — тупой идиот, матери — легко улыбнуться уголком разбитой губы и, разведя руками, сказать, что когда-нибудь все получится.
[indent] помогают не они — помогают новые дом и школа. они переезжают в собственный дом, которого у них никогда не было, пусть и его сложно таковым назвать: наполовину прогнившие доски, плесень, жуткий ветер с океана по ночам сквозь щели в старых оконных ставнях. кир спит в спальном мешке, но теперь у него есть целая комната, стены которой он завешивает найденными на улицах плакатами не известных ему музыкальных групп и правилами по чертовой математике [беспричинно упрямый в том, что не поддается с легкостью]. эта комната размером с чулан в обычных американских коттеджах дарит кирану свободу, вкус которой он не знает с рождения. у вернера слишком много работы, чтобы оставались силы на воспитательные удары ремнем, а у сэм появляется серебристый луч надежды во взгляде / смутная уверенность, что такие, как они, способны нормально существовать. в новой школе никто не знает, что киран еще год назад не умеет складывать простые цифры, а по остальным предметам успешно тормозят все в классе. впервые за короткую, но все же успевшую повидать всякое, жизнь кир не прячет трясущиеся пальцы в кармане перед тем, как переступить порог кабинетов, — он больше не боится, что его затолкают в угол и будут плеваться жвачками. с этого времени кир замечает, что мир не такой страшный и пугающий, а чуть позже понимает, что, если очень верить в лучшее, то, может, даже через миллион томительных часов ожидания, это «лучшее» наступит.
[indent] шон лучше во всем; шон — то самое «лучшее». «я никогда не видел тебя раньше» / «я учусь в твоей школе, пустоголовый». раскрывшееся с новой стороны мировосприятие вновь смыкается в одну крошечную точку формата светло-русого худощавого мальчишки, который становится самым близким другом до могильной плиты. голдберг серьезнее президента америки, ведет себя уверенно и в то же время так просто, будто все под его контролем, хотя всего на два года старше. киран таскается за ним повсюду. бёрс как измученный дерьмовой погодой щенок, нашедший укрытие под плотной тканью ветровки шона. вместе с тем, кир учится жить: гоняет по свалкам в поисках деталей для самодельных роботов, ходит на первые стрелы стенка на стенку в портовом районе, листает яркие картинки комиксов и, не разделяя любви к вымышленным героям, не устает смотреть на вдохновленного рисованными персонажами голдберга. с течением времени — часто сбегает из дома к другу, заползая в спальню через окно; столь же часто получает от отца, уставая находить причины для оправдания кровоподтеков и ссадин. шон говорит, что убьет вернера, а киран лишь улыбается в ответ, точь-в-точь, как его сгорающая на глазах мать: рано или поздно все наладится, главное — верить.
[indent] в шестнадцать лет шона — он исполняет свое обещание, проходясь по костям вернера на заднем дворике их дома. в шестнадцать лет кира — он теряет мать навсегда, лишаясь единственного человека из семьи, служившей ему семьей по крови. вплоть до окончания школы бёрс живет, где придется, зарабатывает на еду мойкой машин, а по ночам все так же сбегает к шону. взрослому, начинающему новую главу своей истории, в которую кир так настойчиво не пускает его в одиночестве. ощущение защищенности, испытываемое рядом с голдбергом, не трансформируется в нечто большее и объяснимое только для него по щелчку пальцев — кир никогда не предает себя самого в уверенности в том, что любит шона.
[indent] в армию хотят уйти оба, но братских обещаний и щенячьего взгляда бёрса, молча умоляющего остаться вместе, недостаточно для того, чтобы их корабль не стал идти ко дну. киран знает, что в лос-анджелесе для него нет будущего, тем более — он больше всего боится, что привязанностью лишь сделает хуже. бёрс здоровый, научившийся существовать совместно с призраками истеричного детства [во многом благодаря голдбергу], хорошо показывающий себя в школьных видах спорта — даже участвует в паре игр по американскому футболу, но из-за тяги к жизни отшельника пропускает тренировки и уходит из команды. в любом случае он — идеальный кандидат на пополнение войск вооруженных сил штатов. ничего и никто — кроме шона, которого приходится оставить во благо обоим, — кира не держит. более того, не держит на суше: после прохождения курса начальной военной подготовки он заключает контракт на восемь лет и служит в военно-морском флоте. почти пять из них кир проводит в замкнутом пространстве подводной лодки класса «вирджиния». еще три — учеба на суше, краткосрочные отпуски [чаще — в странах ближнего востока], участие в парадах и сменах экипажа. отец иногда пишет ему на службу — говорит, что будет рад увидеться. но каждый раз, оставаясь в темноте каюты, киран видит лишь один образ, сохраняющийся четко в памяти только благодаря мятому дружескому фото, — единственный образ, ради которого стоит пережить весь этот кошмар/смертный приговор, подписанный собственноручно.
[indent] в лос-анджелес кир возвращается с офицерским званием лейтенанта-коммандера и тяжелым восприятием открытых пространств. по долгу службы привыкший находиться в ограниченном замкнутом помещении, бёрс выбирает самую убогую квартирку у завершающей ветку станции метро. на встречах с бывшими сослуживцами кира уговаривают перестать вести себя так, словно все, что могло произойти в жизни, уже случилось: вытаскивают его в бары, водят по парным свиданиям, вытягивают за шкирку из кровавых драк, но ждут, пока он насладится пьяным маханием кулаками. потом — предлагают вернуться к службе, но уже — в пожарном отделении лос-анджелеса. кир долго размышляет, однако все же делает выбор в пользу спасения жизни людей за мизерную заработную плату. он точно не думает, что этот же выбор сведет его вновь с шоном, у которого, как и следовало ожидать, слаженная судьба без места в первом ряду для бёрса. киран никогда не забудет взгляд голдберга: в его глазах горят свечи, когда начальник бригады представляет, наконец, нового пожарного, которого заочно хвалят уже пару недель в процессе оформления документов.
[indent] им нужно о многом поговорить, но кир уже не давит на него, как в детстве, — позволяет руководить ситуацией полностью, не подходя вплотную, держа себя изо всех сил. бёрс якорем падает за линией зоны комфорта шона, но всегда жадно тянется, стоит тому лишь подать сигнал. они служат вместе три года плечом к плечу, нередко помогая выбраться из адового пекла. в это же время кир знакомится с кайлой — сломленной девушкой, которая окутывает своей магией и оказывается способной подобрать к бёрсу ключ; ввиду обстоятельств они съезжаются, и длительное время шон думает, что кайла — без минуты невеста кира, хотя последний никогда не касается темы отношений, неумело переводя все в шутку.
[indent] о том, что у кирана стоит исключительно на мужчин, не заводят разговоров ни в армии, ни в пожарной части; школьные шутки, в которых излишне много правды, стираются в прошлом и пропадают в тумане забытья. если для одного это становится трудностью в принятии себя/первом опыте/попытках справиться с любовью к тому, кто не сможет никогда ответить тем же, то для других же — им плевать на то, кто и с кем долбится в задницу. бёрс знает, что, произнеся это вслух для шона, друг не удивится. наверное, вообще не последует никакой реакции, но — кир в двадцать девять лет не может подобрать правильных слов.
[indent] калифорнийские пожары восемнадцатого года заставляют тех, кто еще вчера пьет пиво после работы и обманывает по телефону жен, что скоро будет, отдавать свои жизни за жизни других. после проведенных долгих восьми лет в армии бёрс не боится умереть, но всегда — боится вовремя не оказать помощь товарищу. когда голдберга кладут на каталку и увозят на машине «911» в госпиталь, киран сидит рядом с ним и бесшумно рыдает. сколько раз ему пытаются объяснить, что упавшее на ногу шона горящее дерево было невозможно поднять измотанному и надышавшемуся угарным газом бёрсу в одиночку, — столько же раз он посылает всех к черту. он проводит с шоном каждую минуту, отказываясь слышать успокаивающих слов и становящихся навязчивыми команд отстать от инвалида. кайла говорит, что кир — ебнутый и влюбленный до потери пульса. после реабилитации голдберга вместе с девушкой бёрс решает перебраться в квартиру просторнее, по одной причине — чтобы шону было комфортно. их совместное проживание, кажется, даже не становится темой для дискуссии — уставшие от стрессов, все принимают это как единственный верный вариант.
[indent] шон и кайла делят кухню: шон — готовит самые вкусные завтраки и ужины, кайла — записывает новое видео для своего ютуб-канала, о котором киран знает только с ее слов — некогда, но обещает, что когда-нибудь познает всю прелесть интернета. бёрс возвращается в пожарную часть, однако теперь не рвется бездумно в огонь. ему наконец-то есть, ради кого жить, кому звонить на обеденных перерывах и с кем делить ведро поп-корна на диване вечером.
[indent] если верить в лучшее — оно обязательно наступит, чего бы то ни стоило и сколько времени ни заняло. но «лучшее» — это и страшно тоже, когда, десятилетие назад потеряв всякую надежду, кир просыпается в мятых сонных объятиях шона. |
