мою первую любовь звали ненависть.
я помню привкус свежих мозолей, что вскакивали на ладонях каждый раз, когда гибкая перекладина выскальзывала из — недостаточно — цепкого захвата; сдирать, пережевывая их — идиотская привычка, руки от которой саднили еще сильнее; потасканный мат, стеной горькой пыли, поднимался к самому потолку, стоило хрупкому девичьему телу приземлиться на него с высоты пары метров. хруст ломких костей — белым шумом, в перерывах между надоевшими трэками в телефоне. до сих пор. «мама, мне больно» — звонкий детский голос, не омраченный взрослыми проблемами и ответственностью, будто чужой — я не смогу узнать в нем себя — вторящий мантру вновь и вновь, в ответ: «потерпи» — излишне размеренное, без колебаний — иглой в сердце. легкий кивок и бессменное смирение — потерплю. боль в мышцах после долгих танцев до утра в одном из этих дешевых баров, чья грязь и похоть скрыта за ярким светом разноцветного неона: мой любимый — красный; напоминание об изнуряющих тренировках, неутолимой жажде, рокочущей боли где-то внутри — маленький ребенок едва разберет, способно ли страдать что-то, не имеющее физической оболочки. от обиды, несправедливости, гложущей ненависти.
запертый на засов тренировочный зал, сгущенный на снарядах желтый, режущий глаза, свет, падающий ниц с перегоревших ламп, и скрип прогнивших половиц — самый жуткий кошмар, что бороздил просторы моего воображения. снова крики, всхлипы навзрыд; опять спокойный голос матери — «все хорошо, кай, не придумывай», — отрешённо, мерзло, словно гуляющий по городу свист ветра.
детство — вереница осточертевших снарядов, яркие костюмы, залаченные волосы, собранные в высокий пучок, и колючие пайетки. у меня самая настоящая аллергия на гимнастику — до зуда, раздражения и песка в глазах; к сожалению, универсального противоядия от родительских «надо» не придумали до сих пор. я не смогу припомнить и дня без этих по-детски наивных, от того — самых искренних — слез. занятия в школе до обеда; после — идиотский желтый автобус, мчащий в сторону небольшого ангара, выкупленного под занятия нашей команды. старенький обветшалый ангар, который, я была уверена и не сомневаюсь до сих пор, сгорел бы самым ярким пламенем, охватив собой пересушенные жарой соседние земли — в лос-анджелесе снова бушуют пожары, и случайно брошенная спичка тут совсем не котируется. к счастью родителей и к моему огромному сожалению — я додумалась не делать этого, пусть челюсть сводило болезненной истомой от одного вида инвентаря.
это — не пресловутая нужда в противостоянии и бунтарстве; всего лишь глупое недопонимание, нежелание слушать с одной стороны, страх говорить — с другой. пятничные семейные вечера — «как прошла тренировка кай?», надоевшие брокколи с индейкой в тарелке — «нормально». никаких криков, ссор и громогласных споров — к шестнадцати годам я смирилась с отсутствием друзей, личной жизни и свободного времени, ведь на носу был отбор в сборную штата и я, по словам отца, не могла упустить этот шанс.
оказывается, могла. также, как и могла начать пропускать тренировки, предпочтя козлу — компанию одноклассников на трибунах за школой; сухому тальку на руках — прохладу холодной банки пива у кого-то дома; искусанным от нервов губам — первый неловкий поцелуй в бутылочку. пленительная свобода, заполонившая собой легкие, в момент стала незаменимой дозой — кто знал, что можно гулять допоздна и пытаться сосчитать все звезды на небосклоне? что это все — пьянящая реальность, а не съемки голливудской драмеди? oh, fuck.
не бойся девочка моя, мы отомстим.
суматоха, что едва не сбила с ног, и перевернула сознание вверх дном, пленила своей ребячьей радостью и излишней эмоциональностью; дала сил разжать челюсть — «мам, я перееду к своему молодому человеку после выпускного. и, кстати, я послала мистера берка нахуй». и маме не стоило знать, что названный молодой человек — первый встречный в баре, мистер берк — тренер — даже не в курсе, что я бросила занятия. впервые в доме я слышала так много криков, славно, что в тот момент мне было плевать, ведь под окном моей спальни караулили подруги, чтобы утащить меня узнавать этот мир — не по книжкам и экранам кинотеатров, а на ощупь — методом проб и ошибок; обжигаясь, громко матерясь, шипя. несколько месяцев до дня х казались сущим адом — мамины вопли и хлесткие звуки отцовского ремня стали саундтреком моего пребывания дома. мамино «потерпи» — отголоском прошлого — мотивация. потерплю.
в истории вызовов на моем телефоне давно не маячат имена родителей, наш максимум — поздравить друг друга с рождеством, может, добавить, емкое «скучаю», не получив ответа. я смирилась, они, быть может, тоже. в моей жизни сейчас нет места ненависти и давлению со стороны — я занимаюсь любимым делом — скорее всего, вы видели мою мордашку в рекомендациях на ютубе, если искали рецепт капкейков — родители никогда не придавали значения моей любви к кулинарии; окружаю себя любимыми людьми и, кажется, только начинаю жить. все это до сих пор кажется мне странным, чужим, но день за днем я окунаюсь в эту пучину.
я в восторге. |
